Первое июля 2002 года. Аэропорт «Домодедово», чартер «Москва-Барселона».
Лайнер ТУ-154 маленькие пассажиры быстро превратили в шумный школьный автобус. На борту — 9 членов экипажа, 8 взрослых и 52 ребёнка. Оторвавшись от земли, все они навсегда останутся на небесах. В ночной мгле над Боденским озером на высоте 10634 метра грузовой Боинг практически под прямым углом врезался в фюзеляж российского лайнера. От удара пассажирский самолёт разорвало в воздухе на четыре части. Эта катастрофа стала самой страшной трагедией в истории гражданской авиации 21-го века. Погибли все: 69 россиян и двое пилотов Боинга. Всего – 71 человек. -72 человека, 72 человека.
Кто стал семьдесят второй жертвой катастрофы? Убитый ножом авиадиспетчер Петер Нильсен? Или он сам, похоронивший себя заживо вместе с погибшей семьёй?
Я не думаю, что время лечит. Когда эти воспоминания наплывают, человек не мирится с этим. Не мирится. За что? Понимаете, этот вопрос постоянно задаёт себе человек? За что?
В одну ночь Виталий Калоев потерял всё, что любил, ради чего жил. Жену Светлану, десятилетнего сына Костю и свою любимицу, четырёхлетнюю принцессу Диану. Не знаю, говорят, на небесах живут или где-то живут там ещё… Кто его знает. Может, и живут на небесах. Он проклял небеса и ждал только справедливости.
— Легче бы мне не стало, абсолютно легче бы не стало. Но вот то отношение, то отношение вот их… Это за рамки выходило всё это. Как они лгали, как они выкручивались.
Потеряв веру в закон и высшую справедливость, мужчина начал собственное расследование.
— Вот эти вот преступные команды давал один человек. Диспетчер. Он мог… Мог развести вот эти вот самолёты. Мог.
Следствие установит: Петер Нильсен, дежуривший в ту ночь, действительно совершил ошибку.
— Человека даже не отстранили от работы. Перевели на другую работу. И он работал себе спокойно, приходил.
Полтора года Виталий Калоев упорно шёл по его следу.
— Я когда через год там был, в этой компании, да, я его и тогда спрашивал. Я говорю: «Приведите его, я хочу посмотреть на него». Его не привели. Я и не скрывал, что туда поеду. Понимаете? Я и не скрывал, что я приеду к нему.
Петер Нильсен погиб на пороге своего дома, на глазах жены и троих детей.
— Я ему на немецком ничего не сказал. Я просто посмотрел на него и понял, что с ним разговор не получится. У него вид такой был самонадеянный, такой самодовольный, спесивый. И он такой, знаете: «Чего ты стучишь, чего припёрся?»
— Он понял вообще, кто вы?
— Понял, конечно понял. Понял. Сразу понял.
Авиадиспетчер не понимал, что смотрит в глаза собственной смерти.
— Я посмотрел на него, он на меня смотрел. Ну, наверное, минуты две разглядывали друг друга. Кто чего стоит.
— Он спросил, что вы хотите?
— Да он понял, я же объясняю. Он понял, кто я такой. Для чего я пришёл.
С виновником гибели жены и детей Калоев поквитался по законам кровной мести. — Может быть, я жалею об одном — что иногда слишком строгий был с детьми. Вот об этом. А так — нет.
Вот уже 16 лет свой собственный ад он носит на дне души. Вспоминая те страшные события, Виталию Калоеву приходится снова переживать трагедию всей его жизни.
— Я до сих пор не смирился с тем, что погибли дети мои. Я не смирился до сих пор. Это всё равно очень тяжело. Очень.
Документалисты охотно снимают фильмы про Калоева, но без Калоева. Он не общается с журналистами, потому что вспоминать больно, а рассказывать – невыносимо.
— Если честно, то вы меня достали.
16 лет звенящей тишины и попыток договориться о встрече.
— Говорить нечего уже. Всё, что можно было, уже сказал.
Может быть, потому что не было согласованных вопросов и плана съёмки, он и согласился пустить нас в свою жизнь. Чтобы сказать вслух то, о чём молчал долгие годы.
— То есть мне просто расслабиться, опуститься, сидеть и плакать? Это не для меня. Каждое его слово – это приговор самому себе. И это будет больше, чем интервью. Публичная исповедь мстителя и отшельника Виталия Калоева. Виталий Калоев впервые нарушит обет молчания, который держал 16 лет. Какие знаки свыше указывали семье Калоева не лететь тем роковым рейсом? Что на самом деле случилось за несколько минут до катастрофы? Как Виталий Калоев сам нашёл, приговорил и казнил виновника трагедии? Что ему успел сказать Петер Нильсен перед смертью? Почему Калоев не стал прятаться после убийства и за что его боялись сокамерники? 12 смертельных ударов ножом, 4 года в швейцарской тюрьме и пожизненное отшельничество. Всё, что осталось за кадром чудовищной драмы.
Шестнадцать лет спецкоры пытались сесть ему на хвост и каждый раз возвращались ни с чем. Казалось, догнать Калоева — это утопия. С журналистами у него навсегда разошлись дороги, и уже давно своя колея.
Юг России, Северная Осетия. Дорога, как неутомимая горская лошадь, взбирается между скал всё выше, поближе к небу. Белый внедорожник тормозит на краю живописного ущелья.
— Очень приятно для нашего народа.
— Да?
— Мы гордимся вами.
— Что ты говоришь?
— Личным знакомством!
Перед объективом телекамеры Виталий Калоев заметно смущается. Высокий статный мужчина немного сутулится и медвежьей походкой идёт к своей машине. — В этих краях верят, что горы показывают человека таким, какой он и есть. Наверное, поэтому для откровенного разговора Калоев выбрал это место — у самой бездны. Поднимались. Смотрели. Оттуда сверху. Ну, это когда было… В той жизни. Разговор не клеится. Его взгляд говорит больше слов. В глазах отражается прошлое. Тоже боремся, тоже. Живём. Становится трудно дышать. Густой горный воздух, кажется, можно резать кавказским кинжалом. В гнетущей тишине хлопушка ассистента режиссёра звучит как пистолетный выстрел. Он никогда и ничего не делал по команде. Уж тем более режиссёра. Камеры работают в тишине, седой мужчина долго молчит. Как перед исповедью. Что сделаешь? Сколько сможем, столько будем помнить, столько будем… …нести этот крест.
Свой крест вот уже 16 лет он несёт один, не жалуясь и ни с кем не обсуждая. Но сил молчать больше нет. А значит, пришло время выговориться.
— Вообще-то, вот когда я… …и собирался туда, и… …думал об этом, и всё, я не думал, что, например… …вот и журналисты, и… …народ, и… вот те, кому дорога вот судьба детей, как бы, встанут на защиту, я вообще об этом не думал.
Глядя перед собой погасшими глазами, он вспоминает свою прежнюю жизнь. До катастрофы.
— Они вам снятся?
— Ну, это личное уже. Это не относится к сегодняшнему разговору, я ж говорю, это личное уже. Снятся — не снятся, это внутри меня, и это так и останется.
Жена Светлана. Даёт интервью местному телевидению. Менеджер банка. Они познакомились, когда Калоев пришёл за кредитом для своей строительной фирмы.
— А вы с женой долго были вместе, сколько вы прожили вообще?
— Одиннадцать лет.
По кавказским меркам у них был поздний брак. Лишь построив дом, Калоев решил, как говорится, родить сына и посадить дерево.
— Почему так поздно женился? Потому что себя не мог содержать, как я могу жену содержать? Вот себя не можешь, ещё женись и… Как? Как бы это выглядело? Зарплату получал. Минус холостяцкие, минус подоходные, минус это, и там не оставалось. Вот женись, и что потом?
Наивный женский вопрос про любовь вызывает только усмешку потомка древних аланов.
— Любовь — это когда уважаешь человека, когда ценишь его. Когда переживаешь за него. Вот… Скучаешь. Ну вот, всё это, наверное, вместе и любовь.
На сердце было тихо и спокойно. Сын рос мужчиной. Всего три секунды видео, навсегда оставшихся в сердце.
— Самый счастливый день в вашей жизни?
— Когда дети рождались.
— Вы имена давали?
— Сыну я дал, да, а дочери жена дала. Я строгий был с ними. Как вот, методом кнута и пряника, скажем так. Знаете, вот детей прямо с рождения надо воспитывать. Прямо с рождения, вот он лежит там в пелёнках, беспомощный, ему уже тогда, тогда надо говорить, каким должен быть ребёнок, каким должен быть человек, как он себя должен вести.
Наверное, ни с чем не сравнишь вот жизнь ребёнка, и… Это не только актуально, наверное, здесь у нас, но и в Европе тоже, наверное, и везде в мире. Поэтому их и интересует, наверное, вот вся эта история до сих пор.
Диана на 6 лет была младше брата. Поздний ребёнок, о котором родители просили небо. Чтобы Бог подарил дочь, Калоев на свои деньги построил храм.
— А этот вот тротуар ведёт к храму.
За рулём внедорожника он улыбается своим воспоминаниям. Кажется, в этот момент Виталий Константинович говорит не с нами, а самим собой.
— А я купался тоже. Я вот не в это, а в другое ущелье когда уезжал — там. Вот сына каждый август возил туда, я его заставлял тоже купаться и сам говорил: «кричи!»
— Да?
— Ну, холодная вода когда, орёшь же.
Он растил сына по законам предков — древним адатам осетинского народа.
— А на лошадях вы со скольки лет его учили?
— Ну, он сидел на лошади тоже, да, ну, маленький был. Сколько ему лет было? 7 лет, 8 лет…
Успешный предприниматель считал: бизнес подождёт, если семья хочет поехать отдохнуть в горы.
— В отпуске когда бывал, мы каждый год практически…
— С женой?
— Ездили. С женой и детьми тоже, да, постоянно.
В июле 2002-го Виталий Константинович позвал семью в Испанию. Там он закончил крупный объект и перед возвращением хотел сделать детям подарок. Первый раз летели. Радовались. Радость обернулась горем.
Судьба предостерегала его. Всё было против этой поездки в Барселону. Сначала не было билетов, и супруга уже распаковывала чемоданы.
— Обзванивала вот эти авиакассы и вот наткнулась на эти билеты.
Математический склад ума Калоева отказывается воспринимать дальнейшую логику событий. Случайно, каким-то чудом купленные билеты за три часа до вылета оказались на рейс, где были одни дети. Случайно, абсолютно случайно. Кто его знает? Человек пошёл по дороге, с ним что-то случится. Вот наткнулись на эти билеты. И всё.
Роковые совпадения продолжились до самого вылета. Детей привезли не в тот аэропорт. Их борт улетел, но был выделен новый рейс. Когда лайнер уже выкатился на взлётную полосу, выяснилось, что на борт не загрузили еду. Пришлось вернуться в аэропорт и потратить ещё 15 минут.
Перед регистрацией Калоевых Диана потерялась в аэропорту. Когда её нашли, регистрация была уже закрыта, но их всё равно посадили в самолёт.
18:48 — рейс 2937 вылетает из Москвы.
21:06 — после промежуточной посадки в Бергамо грузовой Боинг поднимается в воздух. Когда оба самолёта находились над территорией Германии, движением лайнеров в небе управляли диспетчеры частной швейцарской компании «Скайгайд». — То, что они говорят, что там очень насыщенное небо, что там постоянно летают самолёты — это всё враньё тоже. Это всё враньё. Именно на тот момент в небе было всего 3 самолёта. 3 самолёта. Вот эти 2 самолёта, которые столкнулись: Ту-154 и Боинг, один самолёт садился в Германии. Там есть один небольшой городок. Вот он там пошёл на посадку, он сажал этот самолёт. Как будто его там на месте диспетчеры не могли посадить, или пилот сам не мог сесть.
Позже следствие установит, что за несколько минут до катастрофы один диспетчер ушел спать. Дежурить остался Петер Нильсен.
То, что он был один, и то, что он был один — это не значит то, что он не виноват. То, что его напарник пошёл отдохнуть или что-то – это не имеет значения. Абсолютно никакого.
Для него не важно: была ли это ошибка небесной канцелярии или отказ оборудования в диспетчерской. Важно лишь то, что диспетчер Нильсен поздно заметил опасное сближение самолётов.
— Я не знаю работу вот этих вот диспетчеров: как у них организована работа или что, или как? Но 3 самолёта развести — для этого много ума не надо. Да и по командам его видно, какие команды он подавал, по ним видно, что он специально там или как умышленно сделал всё это.
Высота 11 тысяч метров, до столкновения менее минуты. В эти мгновения Виталий Калоев в супермаркете расплачивается за две шоколадные плитки для дочери. Диспетчер Петер Нильсен даёт команду экипажу ТУ-154 снижаться. Автоматическая система предупреждения опасных сближений наоборот требует набрать высоту. Оба самолёта пошли вниз. Калоев садится в машину и трогается в сторону аэропорта Барселоны.
21 час 35 минут и 32 секунды.
Хвостовой стабилизатор «Боинга» разрубает пополам фюзеляж пассажирского лайнера, и российский самолёт прямо в воздухе разваливается на четыре части.
— Я был, я приехал даже за два часа до прилёта. Расписание — всё вроде обыкновенное. Потом пошло: задержка, задержка. Потом вообще пропал с табло рейс.
Виталий Калоев отгонял от себя смутный холодок тревоги. Может, сломалось табло. Может, вынужденная посадка. Надо успокоиться и просто ждать.
— Они сами не знали, аэропорт сам не знал. Пока не проверят информацию, никто и не скажет. Уточняли это всё.
Руки не слушаются, долго не получается закурить. Ещё два часа ожидания.
Вроде показывает, что самолёт прибудет вовремя, потом какая-то задержка, потом вообще… Конечно, была тревога какая-то внутренняя, а как без этого? Как вот? Места себе не находит себе человек, как там, что там? Потом вышли, и после катастрофы часа через два, наверное, вот так вот, сказали, что случилось. Он слышал всё как в тумане.
— Нас пригласили, вышли, я не помню уже, кто вышел. Ну какой-то представитель вышел, представительница вышли, позвали в какой-то зал отдельный. И вот сказали тогда там.
Что делать – он решает мгновенно. Надо срочно лететь! До Цюриха, а потом – не важно как, на место падения самолёта.
— А что я должен был делать?
Немецкий городок Юберлинген, случайно сделанные кадры. Поседевший за ночь мужчина в светлой рубашке решительно идёт за оцепление.
— Ну, видите, скажем так, они меня по ложному следу направили. Я оторвался. Они сказали, хорошо, раз настаиваешь, где-то там в каком-то квадрате ищи. Нашли какую-то запчасть от самолёта. А они-то уже сфотографировали сверху с самолёта. Практически все знали там, криминалисты, они там работали. Фотографировали, отмечали, что к чему, как. А потом забирали тела. Ну я видел тела эти. Я прямо проехал между ними.
По полям, засеянным пшеницей, человек с обезумевшим взглядом искал жену и детей.
— Я проехал рядом с сыном. Рядом с сыном. Не угадал, наверное. Не знаю, ничто мне не подсказало, что сын мой здесь лежит. Они ещё не прикрыты были, ничего не было вообще там. Вот эта операция, вот эта спасательная, только разворачивалась, когда я там был уже.
Фрагменты тел были разбросаны на десятки километров. Фруктовые и яблочные сады стали братской могилой 71 человека.
— Это же огромная территория. Они километров на десять раскиданы были. И всю эту территорию, а ещё и части самолёта, территорию надо было оцепить. Потом всю эту территорию надо было прочесать, вот так вот. Почти со всей земли Баден-Вюртемберга всех спасателей, полицейских пока собрали — это ж время надо.
На второй день поисков полицейские показали Калоеву место гибели дочери. За кадром он рассказал: «Я руки на землю положил — пытался понять, где душа осталась: на этом месте, в земле, или улетела».
— Это бусы дочери были. Бусы дочери. Вот место, где она упала, там я поставил руки и нащупал что-то такое… Поднял — бусинка. Начал дальше стал искать — вторая, третья, четвёртая.
Его маленькая принцесса Диана как будто спала, только большая ссадина на подбородке. Белое платьице, в волосы вплетены цветы. Сына и жену хоронили в закрытых гробах. Родственники были. Много было народу.
— Я не знаю, сколько, но много было. Точно не могу сказать. Несколько тысяч человек. После похорон в доме всё осталось как было. На детских кроватках — фотографии навсегда оставшихся маленькими детей и большой портрет жены Светланы.
— Почему… Туда заходят… И фотографии смотрят, и кровать их там, и ночуют. Мы пользуемся этой комнатой, всё как обычно.
Уже много лет ему снился один и тот же сон. -Скажи: “Папаша!” -Папа! -Когда его звала дочка, Калоев собирался и шёл к ней на кладбище.
— Тяжело не тяжело, но хожу. Хожу. Сниматься на кладбище или где-то — это не то. Да и вообще, я был бы самый счастливый человек сегодня, если бы меня никто не знал, и моя семья была жива.
На месте гибели Дианы жители городка Юберлинген установили памятник всем погибшим в катастрофе. Разорванные от удара бусы, раскинувшиеся на десятки метров.
— Это не я, это там уже… Вот. Я думаю, они лучше придумать не могли, дети всё-таки. Разорванные бусинки… Когда они узнали, что я нашёл разорванные бусинки дочери… Все же знали там… Когда всё начали обустраивать, оформлять, решили этот памятник сделать всем детям в виде оборванной жизни на месте трагедии.
Это только в сериалах мужчины не плачут. Плачут и остаются мужчинами.
— Плачут, конечно плачут. Не для кого-то, чтоб тебя видели, чтоб тебя пожелали, да? А руки опустятся — это тоже слабость. Это тоже слабость. Какой бы ни был человек, какое горе у него бы ни случилось, надо держаться всегда, надо держать себя в руках.
После гибели семьи Виталий Калоев требовал от швейцарской компании только одного — справедливости.
— Я был в «Скайгайде», мы приезжали туда. Я их не просил, чтоб меня пожалели. Я от них требовал всё это, и жёстко требовал я от них всё это. Жестко требовал, узнавал, почему до сих пор они себя так ведут. И вопросы ставил так, чтоб они конкретно отвечали, не уходили куда-то, что-то. Они начинали нести что-то, я их останавливал, говорил: «Это мне не надо. Это надо. Ты мне скажи конкретно несколькими словами — да или нет».
Почти два года Виталий Калоев обивал пороги швейцарских инстанций, а в ответ тишина.
— Мне бы легче не стало, если бы они извинились. Должно быть определённое поведение у каждого человека, как он должен себя вести. Если меня не считают за человека, значит, надо заставить их считаться с этим.
Заставить считаться поначалу он пытался исключительно по закону.
Я их заставил признать ошибку, я их заставил. Все, кто там присутствовал, а нас не так много было, 3 или 4 человека, все это видели, что они согласились, что они виноваты.
Вместо искреннего раскаяния швейцарцы предложили Виталию Калоеву солидную компенсацию — 60 тысяч швейцарских франков за жену, 50 тысяч — за сына, ещё 50 — за 4-летнюю Диану.
— Они предложили компенсацию, взамен мы должны были дать расписку, что мы отказываемся от всех прав на своих детей. Что мы их забыли, стёрли из памяти. Это письмо и дома есть, и в уголовном деле присутствует.
Получив это письмо, Виталий Калоев разнёс мебель в собственном доме.
— Меня воспитали так, что не всё измеряется деньгами. Не всё измеряется деньгами. Вот. То, что у них всё переведено на товарно-денежные отношения, это ясно. Они всё считают, там, франками, центами или чем-то ещё, там, евро. А для меня это абсолютно не важно было, какую они компенсацию выделили, сколько они дадут, что дадут. Жизнь моих детей, моих детей, моей семьи для меня была важнее, важнее любых денег, любых денег, любого богатства. Если они этого не поняли, если они не поняли… Ну, что делать тогда?
Преступление авиадиспетчера тоже осталось без наказания. Он продолжал работу на прежнем месте.
— Совесть его не мучила. Ничего его не мучило. Спокойно спал, радовался, отдыхал. Делал что хотел. Все эти подробности, вот эти вот все подробности, это я не придумал, это всё мне во время следствия, во время бесед вот с прокурорами…
За два года после гибели семьи Виталий Калоев не смирился с утратой и несправедливостью. Он сам вынес приговор, сам решил привести его в исполнение. — Я, единственное, хотел, чтобы мне дали адрес, и всё. А то, что я говорил, что мне нужны фотографии, в газете я хочу напечатать, там, или что то… Я это говорил… Я про адрес вообще слова не говорил. Если бы я про адрес хоть слово сказал, мне бы никто не помог тогда. Никто бы мне не сказал ничего. Я просто понимал, что если мне дадут фотографии, сто процентов адрес там будет присутствовать.
Фотографии с адресом авиадиспетчера, виновного в смерти жены, добыли частные детективы. Оставалось только добраться до Цюриха. Виталий Калоев купил билет в один конец.
— Я ему на немецком ничего не сказал. Я просто посмотрел на него и понял, что с ним разговор не получится. У него вид такой был самонадеянный, такой самодовольный, такой спесивый, такой этот… И он, знаете, с видом, мол, чего ты стучишь, чего ты припёрся. Понял, конечно, понял. Понял, сразу понял.
Калоев протянул Петеру Нильсену фотографии сына, дочери и жены. Авиадиспетчер отмахнулся, и снимки упали на землю.
— Когда в прокуратуре говорили, что я ему не оставил шансов… Наоборот, у него было намного больше шансов, чем у моей семьи. Я не жалею ни о чём.
Виталий Калоев расскажет, как нашёл, приговорил и казнил виновника чудовищной авиакатастрофы. Что ему успел сказать авиадиспетчер Петер Нильсен перед смертью? Почему Калоев не сбежал после убийства? И почему не встал перед судьёй во время оглашения приговора? Как мстителя встретили в швейцарской тюрьме? И почему его боялись сокамерники?
Этот камень он никогда не снимет с души. Одно надгробье на всех с одной и той же датой смерти – 1 июля 2002-го.
В ноябре 2007-го Виталий Калоев первый и единственный раз появился на кладбище перед телекамерами. С букетом ромашек, хризантем и своей бедой. На осетинском кладбище – десятки журналистов и, кажется, едва ли не весь Владикавказ. В мёртвой тишине слышны только сдавленные рыдания сгорбленного мужчины и треск фотоаппаратов. С тех пор Виталий Константинович ездит к своим на кладбище только в одиночку.
— Если бы вы меня там начали снимать, у меня просто бы это было, что я как-то пиарюсь или что-то хочу там выпячить, или что-то как-то…
С любимыми он не расстаётся с момента их гибели. Всегда и везде с ним фотографии погибшей семьи.
— Это вот сколько уже — 15 лет. Видишь, даже вот стёрлись они, оттого что я их часто доставал, наверное. И в тюрьме они были со мной тоже — именно вот эти фотографии. Я тоже молодой был тогда ещё.
Дыхание перехватывает, в горле комок… В такие минуты любые, даже самые правильные слова — это всего лишь пустой звук.
— У меня все слёзы вытекли уже. Ну, давай заканчивай уже, хватит.
В память о погибших он объявил войну живому.
2002 год, Женева. Виталий Калоев требует назвать виновных в случившемся.
— Легче бы мне не стало, абсолютно легче бы не стало. Но вот то отношение, их отношение ко всему происходящему — это выходило за рамки. Как они лгали, как они выкручивались, как они вообще отказывались встречаться с адвокатами или с кем-то ещё, с родственниками.
Виновных не было, извинений он не дождался. И тогда Калоев сам решил покарать диспетчера, на совести которого осталась эта чудовищная трагедия.
— Я скажу так, что мне даже повезло, что я его застал там, потому что он с первого апреля хотел уволиться, перейти на другую работу, потому что ему там мало платили, куда его перевели.
Не добившись справедливости по закону, Виталий Калоев вспомнил древний обычай — кровь за кровь.
— Там трудно было найти этот дом, но я его довольно быстро нашёл. И там было две квартиры, я же не знал, в какой квартире он живёт. Постучался в первую, которая рядом была, вышла женщина. Опять языковой барьер, я написал на бумаге, кто мне нужен, и она мне показала на соседнюю дверь: вот, он там живёт. Он сам открыл, как будто ждал, моментально открыл. Я даже стучать не закончил, когда дверь открылась.
— Ну что об этом тут говорить ещё? Что случилось, то случилось. Я не жалею об этом. У него была возможность защищаться.
— Но он не стал, да?
— Почему? Защищался. Как не защищался? Защищался.
На теле швейцарского авиадиспетчера Петера Нильсена эксперты-криминалисты насчитают 12 ножевых ранений.
— Я вам всё предельно ясно объясняю. У него была возможность защищаться.
Когда всё было кончено, он не стал заметать следы. Главную улику против себя – перочинный швейцарский нож — он просто отшвырнул в сторону. Пешком добрёл до гостиницы и стал ждать. Полиция пришла только наутро.
— У меня была возможность уехать. Но я посчитал это ниже своего достоинства — сбежать. Почему я должен был уехать или сбежать? Или что-то? Что бы потом, например, про меня сказали люди? Не дай бог, что бы дети там подумали обо мне? Их отец испугался и сбежал? Они же могли так подумать, наверное. Говорят же, что там есть какая-то жизнь. Или что-то есть, или как-то есть. Вот я подумал об этом, что скажут мои дети, если я сбегу. Они стоят большего, мои дети, чем сбегать от кого-то.
Это действительно уникальные кадры, сделанные в швейцарской тюрьме. С Виталием Калоевым работали психологи, но советы европейских специалистов показались странными человеку с Кавказа.
— Они мне сказали здесь, сволочи, что теперь мне должно быть лучше, потому что таких, как я, много.
На следствии Виталий Калоев молчал, за него говорили улики.
— Я без двух месяцев 4 года провёл в заключении. 8 лет дали, восемь лет. Я не боялся этого суда. Я им даже не встал, когда они мне предлагали, что суд зашёл, встать надо. Я им сказал: «Кому вставать? Я их не считаю за судей. Надо мной нет судей». Они в замешательстве были. Посовещались, говорят: «Хорошо, пусть сидит, не надо вставать». Я не понял: 8 лет сидеть или просто сесть.
Если бы было доказано, что этот странный русский совершил предумышленное убийство, вместо восьми лет он получил бы восемнадцать. Калоев говорит, ему было всё равно. Он сделал то, что должен был сделать.
— Тюрьма есть тюрьма, какая бы она ни была, какие бы камеры ни были, там с мягким диваном или с чем-то. В любом случае тюрьма есть тюрьма. Но что мне помогало? Мои дети и помогали мне выдержать всё это. Мысли о них мне и помогали. Настроение хорошее!
Это единственная запись, сделанная в тюрьме. Старший брат, Юрий Калоев, приехал к Виталию.
— Как вы здесь общаетесь с персоналом? Все же на немецком говорят. -Я их научил по-русски уже.
За решёткой Виталий Калоев быстро приобрел авторитет среди русскоговорящей братвы.
— Там молдаванин был, еврей был и два грузина. Один нормальный, а другой ненормальный. Наркоман, весь жёлтый. Постоянно руки протягивал. Я говорил: «Убери руки»! Я вообще никому руку не жал. Потому что там вот этих… Откуда я знаю, педофил, или за другое что-то сидит. Пожмёшь руку, а потом отрезать её, что ли? Ещё хохол один был с западной Украины.
— Они все знали?
— Ну, знали, да. Хохол попросил, чтоб его в другую тюрьму перевели из-за меня.
— А почему?
— Я его всегда обзывал, он опустился, понимаешь?
— Это вот мне одноклассники Костика на день рождения его письма прислали. “Хочется по-человечески вас поддержать. Нелегко терять детей. Это для нас самое дорогое”.
Слова имеют вес. Слова, которые дают надежду, каждое — на вес золота. За четыре года в тюрьме у него накопилось двадцать килограммов писем, которые он получал с воли.
— Через два года мне отдали эти письма. Когда режим поменяли, режим поменяли, мне отдали эти письма. Мне отдали эти письма. А когда почти через 4 года меня освобождали, сказали, что 15 килограмм я могу взять вещей только — и всё. А этих писем только 15… больше было. Я даже конверты повыбрасывал, чтобы уложиться в этот вес. А вещи оставил. Ну, вроде сжалились надо мной, дали и вещи.
В московском аэропорту «Домодедово» швейцарского узника встречали с кавказским гостеприимством. В ВИП-зале самые уважаемые люди – старейшины диаспоры и родные. Юрий Калоев душит своего брата Виталия в объятиях.
— Не делай так, спину сорвёшь.
Приятно находиться на родине. В родной республике его освобождения ждали с особым трепетом. Для каждого осетина теперь повод для гордости и особая честь пригласить за свой стол Виталия Калоева.
Если бы Гагарин был осетином и прилетел бы, то ему, кроме почётного бокала, никто ничего бы не дал. Выше этого у нас ничего нет.
— Я ничего особенного не сделал, я даже не понимаю.
Тогда он, как и в первый день после катастрофы, по-прежнему соблюдал траур и даже представить себе не мог, что у него появится новая семья. Тогда это казалось невероятным, а спустя годы это неожиданно станет правдой. Но Виталий Калоев тщательно спрячет от всех своё новое счастье.
Как сегодня живёт Виталий Калоев? Неужели мститель, обрёкший себя на пожизненное отшельничество, женился и вновь готовится стать отцом?
Это был долгий путь длиною в 16 лет по самому краю бездны. Он и сам не до конца понимает, что помогло ему не сорваться в пропасть после трагедии. Возможно, какой-то внутренний стержень. Ну и конечно — родственники и друзья.
— Здравствуйте! Сказали, вы самый главный тут хозяин горы.
— Ты это, как его там, разводи огонь, они голодные. Мы сейчас проедем по ущелью, минут 30. Обратно вернёмся… Чай… Сыр есть у тебя совсем свежий. Вот, всё, давай.
Давайте выпьем за большого Бога, потому что всё в руках Всевышнего. И только он нас направляет, только он помогает, только он делает нас такими, какие мы есть.
Второй тост – за Святого Георгия, покровителя всех путников.
Третий — за виновника торжества. У нас третий тост всегда бывает за то, по какому поводу мы собрались за этим столом.
Виталий Калоев это не то чтобы скрывал, просто никому ещё не рассказывал. Ирина – его новая жена.
— Если осетинская свадьба была, то всё. А ЗАГС — это бумажка какая-то. Идёшь, ставишь штамп, и всё. Когда я женился первый раз, у нас вообще ЗАГСа не было. Когда сын родился, чтобы ему свидетельство о рождении оформили, я пошёл — и поставили мне эти штампы, и всё. -У нас на свадьбе все родственники собираются. Все уже знают, женился уже, всё. -Вот это для нас как бы ЗАГС. -Раз пошла такая свадьба, хочется подробностей, как это было. -На колени не вставал.
— Просто «пойдёшь за меня?»
— Ну как? Сказал, что хочу создать семью. Ты хочешь или нет?
Кажется, он уже испил свою горькую чашу скорби до дна, но на дне души, конечно, остался тяжёлый свинцовый осадок. Наверное, что заслужил, то и имею.
Друзья поднимают бокалы за Виталия, который, по их мнению, заслужил счастье.— — Здоровья тебе, это самое главное. И ещё мы очень хотим, чтоб у Виталика родился ещё маленький. Дай Бог, чтоб такой день тоже настал. За тебя.
— Дай Бог.
Он шёл по ущелью одинокий, неся на своих плечах страшное прошлое и тяжкий грех. Жизнь идёт дальше. А личная жизнь вроде бы даже налаживается. После трагедии над Боденским озером прошли годы, но боль не утихла. И даже кровь врага её не смогла смыть. -Ну что его делить, прошлое, одна жизнь. Я ж говорю, до того как было всё хорошо, и после того, как случилась эта трагедия, уже по-другому живёт человек, думает. Что до того всё, что делал, уже бесполезно было, для чего?! Старался человек… Отвечу словами Островского: чтоб не было стыдно за прожитую жизнь! Это самое главное. Это самое главное, да.
Наиболее полная реконструкция этой страшной авиакатастрофы была сделана каналом National Geographic в рамках сериала «Расследования авиакатастроф». Смотрите онлайн 4 серию 2-го сезона «Столкновение в небе».
О Виталии Константиновиче Калоеве и его судьбе после гибели его семьи в авиакатастрофе есть статья на Википедии.
